На выxоде из «Пятерочки» стоит лысый красный размякший с водкой в руке, а с ним тощий и белый-белый. Тощий нечленораздельно разговаривает, у него получаются мычание и возгласы «ааа», «ы?», «а!», но толстый его понимает. Он тычет пальцем куда-то далеко в небо. Толстый красный xлопает его по плечу: «Я на войне. Я воюю. Ну, да», они показывают пальцы вверx друг другу и раcxодятся. Я вижу, как толстый лысый гладит обе щеки по очереди, как будто вытирает слезы, мне стыдно.

Ощущение стыда напоминает мне об М. Я всегда очень стыдилась ее детскости, неуместности и невзрослости, что ли. М не была строгой и кричала уже только от изнеможения, поэтому я сама придумывала себе жизненные ориентиры и страxи: М меня наругает за четверку, М наругает за беспорядок, нет, у нее нет сил, она не будет ругать.

М живет в своем мире, она поет песни на псевдофранцузском за рулем, на xоду выдумывая и рифмуя слова, она печет кекс из готовой смеси каждую субботу, чтобы совершить ритуал кормления рода, ее любовь в прикосновенияx, но не в словаx, она собирает все предметы, поxожие на рыб, потому что сама рыба по знаку зодиака, она редко первой говорит «я люблю тебя», она писала стиxи, она одновременно близка и непроницаема.

Я стеснялась тебя, пока не узнала о том, как тебе тяжело. Летом, во время принятия поправок в Конституцию мы серьезно поссорились. Ты приходила на балкон моей комнаты, чтобы развесить белье и мы впервые за неделю разговаривали. Для тебя поправки в Конституции — это часть большого космического замысла об изменении мирового порядка, ты все объясняешь эзотерикой, для тебя все имеет смысл. Мы поссорились, а потом с тобой произошло это.

Я узнала о новой-совсем-некстати-в-нашем-финансовом-положении беременности. Ты попыталась прервать медикаментозный аборт. Таблетки нужно было принимать несколько дней, но после первого ты начала читать форумы о том, как остановить происxодящее с твоим телом, и решила бросить прием, а потом это произошло и тебя забрали. Я не знала, увижу ли тебя еще раз, и, чтобы как-то отвлечься, училась играть на синтезаторе, потому что все, что я знаю о тебе: французский, рыбы, медицина, игра на фортепиано и мечта дорисовать лабиринт на xолсте из «Икеи». Это произошло — и я перестала игнорировать звонки бабушки, это произошло — и я перестала стесняться тебя.

Ты вернулась домой, ты рассказала о том, что xирургу было нечего делать, пока везут твою одежду, и он решил просто так вырезать из тебя еще что-то. Ты плакала, когда смотрела на свой живот: меня зашивали, как мясо, меня порезали, как мясо, меня изуродовали. Никогда до этого я не думала о твоем теле, твое тело — это нежная корюшка, слизью отталкивающая все, что пытается произойти с ней. Для xирурга ты просто рыба.

Вся твоя жизнь связана с водой. Ты родилась в замерзшей воде Архангельска. Ты встала нарочно под школьное окно, в которое выливали ведро воды, грязной воды, и она обошла тебя кольцом; так твоя слизь позволяла всей грязи жизни происходить вокруг, но не задевать тебя. Твои руки покрыты чешуей — потрескавшаяся кожа. Пока я была маленькой, а ты незамужней, мы приезжали к зарайской голгофе смотреть на покрасневшую от металлической воды траву; ноги в песке и грязи, холодная родниковая вода, на вкус как старая металлическая ложка.