Если будет возможность, пожалуйста, посмотрите этот сайт с десктопа — опыт будет сильно отличаться <3
Сезон «Новые аксакалы»
Лейсан Гарипова
Шәмсикамал әби
Шәмсикамал әби — моя прабабушка — хотела, чтобы внуки называли ее әнкәй — мамой. Их мама, моя нәнәйка (бабушка), была рядом, но работала в колхозе и ухаживала за больным энцефалитом мужем. Они жили вместе в одном деревенском доме, где со временем появился черно-белый телевизор.
Шәмсикамал әби умела читать и писать на арабице, латинице, кириллице и была уңган — умелая. И обозлившаяся, потому что после того, как ее мужа посадили в 1940-е, она осталась с восьмерыми детьми одна.
Шәмсикамал әби умела читать и писать на арабице, латинице, кириллице и была уңган — умелая. И обозлившаяся, потому что после того, как ее мужа посадили в 1940-е, она осталась с восьмерыми детьми одна.
* Бабушка (башк. яз.).
Мама часто вспоминает приметы и правила быта, которым учила Шәмсикамал әби. И следует им: постиранное белье нужно сушить наизнанку — лицевой стороной вешают только вещи мертвецов; подметать пол после ухода гостей можно только тогда, когда они добрались до дома; нельзя стричь ногти в день недели, когда родилась. А я не знаю, помню ли я что-либо о Шәмсикамал әби без фотографии, где мы вдвоем в ее комнате с сундуком. Шәмсикамал әби в большом платке и в очках с толстыми линзами сидит на своей кровати. Мне два года, я в майке, заправленной в колготки, стою рядом и пью что-то из половника. Мама говорит, что Шәмсикамал әби никого из правнуков не пускала на кровать — почему-то такая мягкость случалась только в мой адрес. От этого кажется, что у нас с Шәмсикамал әби и моей мамой как будто бы есть общий секрет.
***
Әнием белән авыл урамы аша таулар янына барабыз:
— Ә Шәмсикамал әби сезгә күлмәк текте тоже, да?
— Әйе. Лилия апан (моя тетя, мамина сестра) әйтә… мин шуны хәтерләмим: «Телевизорда күрде дә, ди, бер матур күлмәк, ди, ә иртәнгелеккә уже шул күлмәкне тегеп биргән иде," — ул бит оста тегүче иде.
— Ә ул кайда өйрәнде?
— Ул … анын бит үзеннең әнисе үлгән бит инде. Мачеха была.
— Кайчан үлгән?
— Әнкәй бәләкәй чагында ук. Әтисе икенчегә өйләнгән, аның икенче брактаң да туганнар бар ие. Кияүгә чыкканчы булганмы или кияүгә чыккач… би атасы алып биргәнме тегәргә… 16 яшьтә кияүгә чыккан ул. Ярулла картәтәй әйткән дә, әйберләрен алган да, су буена төшеп көтеп торган Ярулла картны. Шул, егет инде. Ярулла картәйтәй бердән бер малай булган, аның ике… бер сеңлесе, бер апасы булган.
— Короче урладылар Шәмсикамал әбикәйне.
— Как урладылар… үзе әзерләнеп чыккан ул. Ә нәрсәгә әзерләнеп чыккан — өченче хатын итеп мулла кияүгә бирергә әзерләнгән булганнар ул вакытта.
— Ничего себе, бу ничәнче елда?
— Ну ул менә… ничәнче елгы була… Әнкәй дуртенче елгы була мы? 22нче ел булды микән?
— После революции муллага — хорошая идея, конечно…
— Шулай итеп әнкәй тоткан да Яруллага кияүгә чыккан. Ярулла картәтәйгә.
— Ага. Бернәрсәдә әйтмәделәр ме?
— Нәрсә әйтә инде? Чыккан — чыккан.
— Чыккан — киткән.
— Әйе, чыккан — киткән. [1]
Шәмсикамал кыз
Вещи в узелок: платье, серьги, чулпы. Папа будет злиться? Конечно, будет. Но замуж за муллу не пойду — там старшие две жены, и он старый…
Много ли вещей брать? Хватит ли одного платья? Если взять большой узелок, то заметят — скажут отцу и мачехе. Надо брать маленький, как если бы пошла в гости к родным.
Что скажут родители Яруллы? Примут ли они меня? Конечно, примут. Я многое умею, знаю грамоту, почему бы им меня не принять? Без калыма, приданого и подарков — такая вот невестка. Немножко смешно, немножко страшно.
Может быть, взять отрез, который папа привез недавно с рынка? Красивый! Я бы сшила такое платье — засмотрелась бы вся деревня. Будет ли время шить в новой семье? Нет, отрез брать нельзя — узелок и так большой.
Если бы мама была жива, она бы не думала меня выдать за муллу. Она бы уговорила папу, она бы ему сказала, да. Как в сказке про Зухру [2] — стою у реки, но не жду маминой помощи.
А вдруг он не придет? А если родители узнают раньше? А если мы не уживемся? А если он на самом деле глуп? А если я буду плохая жена? А если. А вот и Ярулла.
***
Шәмсикамал әбикәйнең исеме озынлыгы миңа бик ошый аны балачакта дөрес әйтә алмасам да. Нишләп татар исемнәре узган гасыйрда шул тиклем кыскара иде? [3]
Кажется, что семейные истории зашивают большую пропасть-прореху в попытке оказаться где-то в полотне большой истории. Довольно странно (и для кого?) писать об этом на русском. И не менее странно на татарском, когда стесняешься на нем говорить — он как будто застыл в детской речи. Но в моем воображении у этих картин не всегда есть язык — есть какое-то пространство, с детства знакомое, молчаливое или наполненное звуками, которые еще ни на что конкретное не указывают.
Женщины в этом звуковом воображении поют песни, моют дом, воспитывают детей и звучат звонче и живее мужчин, которых через поколение куда-то забирают. Мужа Шәмсикамал әби надолго закрыли по неясной причине — кажется, он работал в магазине, где случилась недостача. А после нашел себе другую женщину и решил не возвращаться к семье.
Шәмсикамал әби, как и нәнәйка, говорила, кажется, только на татарском — с кем ей было говорить по-русски? Нәнәйка вспоминает язык, на котором прочла много книг. Забытый язык, который преподавала в школе ленинградская учительница в эвакуации. Теперь правнуки и младшие внуки знают несколько слов на татарском, а нәнәйка говорит короткие фразы по-русски. В этой связи воспоминания и забвения языка есть какое-то тревожное движение. Как смена далеких-близких образов. Читая про смерть последних носителей языков, пытаюсь вообразить: что они чувствовали, когда им некому было высказаться на родном?
***
— Ә Шәмсикамал әби кайда укыды?
— Мәдрәсәдә укыгандыр. Шәмсикамал әби кириллица да нык әйбәт беләдер иде, латынча дә әйбәт язып-укып беләдер иде. И арабский… Коръән ашына чакыралар иде. Коръән укырга да йори иде. Грамотный иде.
— Абыстай кебек?
— Әйе, ак әби дип йөртәләр иде аны. Ашка җыенса без өч кыз тиз-тиз генә тегене бизәндерәбез, карыйбыз. Берсе крем сөртә, берсе тегеләй итә, берсе булай итә. Әнкәйне ашка җибәрә идек әзерләп. [4]
Вечерами после уроков и работы по дому три девочки устраивали для родителей и Шәмсикамал әби домашний концерт, на котором нәнәйка засыпала после тяжелой работы. Шәмсикамал әби видит в телевизоре черно-белое платье и шьет его — отрез из сундука в цветах — внучкам, которые дочки. Нәнәйка печет детям и внукам круглый хлеб на закваске из хмеля — по дому распространяется его запах и тепло. Мама вяжет нәнәйке, мне, сестре варежки. Какое тепло могу подарить им я?
— Әнкәй гел кияүгә чыккачта тегү теккән.
— Эшләмәде?
— Колхозга чакырганнардыр инде, нишләп эшләмәсен. Элек колхозда нинди эшкә чакыралар, шунда эшләгән. Ә төннәрең тегү теккән. Элек бит… менә сугыш заманнарында балаларны ашатаргы кирәк. Бәрәнгене төнлә алалар иде — кар яуды ди, кар астыннаң чак кына бәрәнге алдык ди. Кочак белән алырлык иде — шул тиклем нык уңган иде бәрәнге дип сәйли әнкәй. Көндез өйдә эшләргә ярамаган — это ж такие времена были. [5]
Те чулпы, которые Шәмсикамал әби спрятала в узелок, сгорели в пожаре, и старых татарских украшений у женщин в моей семье нет. Мама вспоминает, как Шәмсикамал әби иногда говорила, что засиделась в гостях, и пора уже домой — а ей напоминали, что она дома.
— Ә нигә сез әнкәй әйтә идегез?
— Ну, әби буласы килми иде аның.
— Молодая слишком?
— Ну, она моложавая была, әйе. Синең кебек күзләре сөрмәле, күзләре матур. Чаян чая.
— Как это — чаян чая?
— С юмором. Әйтәсен әйткән, смелая. Әнкәйнең кырык яшендә… нинди кырык яшендә булсын… 40-нчы елына уже сигез бала белән калган. 40-нчы елны Ярулла картәтәй… утыз дүрт яшендә аның сигез баласы булган уже. Тугыз булыр иде — Рая исемлесе үлгән. Ә картәтәй Чакмагышка эшкә йореп эшләгән, шунда магазинда кемдер… өстенә чыгып 40-нчы елны утыртканнар катрәтәйне. Шуннардан соң ул кайтмаган.
— А почему ул кайтмаган?
— Сугыштансың Рим зүрәтәй — старший бала — барган тегенең белеп кайда торганның. «Үтегрмә генә, берсенә дә әйтмә минем монда торганымны». Икенче гайлә корган ул. Короче монда теге кайтмаган. Ә әнкәй шулай балаларын үстереп, шулар белән мәш килеп яшәгән. Ул бик тышка чыгармыйдыр иде, бик сөйләп бармый иде. [6]
Когда Шәмсикамал әби умерла, мне было три-четыре года. Мы приехали с родителями в деревню, а Шәмсикамал әби в ее комнате не было. Я спросила нәнәйку: «Шәмсикамал әбине кая куйдын?» [7] Мама рассказывает, что Шәмсикамал әби была мягче к ней и к ее сестрам, чем нәнәйка. Эта редкая мягкость. Когда думаю с состраданием о прошлом и людях, хочу помнить, что жизнь переживается временем. Что нерассказанное расскажется, что память и слова прорастают и делают мир новым-старым. И что в нем никому и ничему не потеряться.
***
Әнием белән авыл урамы аша таулар янына барабыз:
— Ә Шәмсикамал әби сезгә күлмәк текте тоже, да?
— Әйе. Лилия апан (моя тетя, мамина сестра) әйтә… мин шуны хәтерләмим: «Телевизорда күрде дә, ди, бер матур күлмәк, ди, ә иртәнгелеккә уже шул күлмәкне тегеп биргән иде," — ул бит оста тегүче иде.
— Ә ул кайда өйрәнде?
— Ул … анын бит үзеннең әнисе үлгән бит инде. Мачеха была.
— Кайчан үлгән?
— Әнкәй бәләкәй чагында ук. Әтисе икенчегә өйләнгән, аның икенче брактаң да туганнар бар ие. Кияүгә чыкканчы булганмы или кияүгә чыккач… би атасы алып биргәнме тегәргә… 16 яшьтә кияүгә чыккан ул. Ярулла картәтәй әйткән дә, әйберләрен алган да, су буена төшеп көтеп торган Ярулла картны. Шул, егет инде. Ярулла картәйтәй бердән бер малай булган, аның ике… бер сеңлесе, бер апасы булган.
— Короче урладылар Шәмсикамал әбикәйне.
— Как урладылар… үзе әзерләнеп чыккан ул. Ә нәрсәгә әзерләнеп чыккан — өченче хатын итеп мулла кияүгә бирергә әзерләнгән булганнар ул вакытта.
— Ничего себе, бу ничәнче елда?
— Ну ул менә… ничәнче елгы була… Әнкәй дуртенче елгы була мы? 22нче ел булды микән?
— После революции муллага — хорошая идея, конечно…
— Шулай итеп әнкәй тоткан да Яруллага кияүгә чыккан. Ярулла картәтәйгә.
— Ага. Бернәрсәдә әйтмәделәр ме?
— Нәрсә әйтә инде? Чыккан — чыккан.
— Чыккан — киткән.
— Әйе, чыккан — киткән. [1]
Шәмсикамал кыз
Вещи в узелок: платье, серьги, чулпы. Папа будет злиться? Конечно, будет. Но замуж за муллу не пойду — там старшие две жены, и он старый…
Много ли вещей брать? Хватит ли одного платья? Если взять большой узелок, то заметят — скажут отцу и мачехе. Надо брать маленький, как если бы пошла в гости к родным.
Что скажут родители Яруллы? Примут ли они меня? Конечно, примут. Я многое умею, знаю грамоту, почему бы им меня не принять? Без калыма, приданого и подарков — такая вот невестка. Немножко смешно, немножко страшно.
Может быть, взять отрез, который папа привез недавно с рынка? Красивый! Я бы сшила такое платье — засмотрелась бы вся деревня. Будет ли время шить в новой семье? Нет, отрез брать нельзя — узелок и так большой.
Если бы мама была жива, она бы не думала меня выдать за муллу. Она бы уговорила папу, она бы ему сказала, да. Как в сказке про Зухру [2] — стою у реки, но не жду маминой помощи.
А вдруг он не придет? А если родители узнают раньше? А если мы не уживемся? А если он на самом деле глуп? А если я буду плохая жена? А если. А вот и Ярулла.
***
Шәмсикамал әбикәйнең исеме озынлыгы миңа бик ошый аны балачакта дөрес әйтә алмасам да. Нишләп татар исемнәре узган гасыйрда шул тиклем кыскара иде? [3]
Кажется, что семейные истории зашивают большую пропасть-прореху в попытке оказаться где-то в полотне большой истории. Довольно странно (и для кого?) писать об этом на русском. И не менее странно на татарском, когда стесняешься на нем говорить — он как будто застыл в детской речи. Но в моем воображении у этих картин не всегда есть язык — есть какое-то пространство, с детства знакомое, молчаливое или наполненное звуками, которые еще ни на что конкретное не указывают.
Женщины в этом звуковом воображении поют песни, моют дом, воспитывают детей и звучат звонче и живее мужчин, которых через поколение куда-то забирают. Мужа Шәмсикамал әби надолго закрыли по неясной причине — кажется, он работал в магазине, где случилась недостача. А после нашел себе другую женщину и решил не возвращаться к семье.
Шәмсикамал әби, как и нәнәйка, говорила, кажется, только на татарском — с кем ей было говорить по-русски? Нәнәйка вспоминает язык, на котором прочла много книг. Забытый язык, который преподавала в школе ленинградская учительница в эвакуации. Теперь правнуки и младшие внуки знают несколько слов на татарском, а нәнәйка говорит короткие фразы по-русски. В этой связи воспоминания и забвения языка есть какое-то тревожное движение. Как смена далеких-близких образов. Читая про смерть последних носителей языков, пытаюсь вообразить: что они чувствовали, когда им некому было высказаться на родном?
***
— Ә Шәмсикамал әби кайда укыды?
— Мәдрәсәдә укыгандыр. Шәмсикамал әби кириллица да нык әйбәт беләдер иде, латынча дә әйбәт язып-укып беләдер иде. И арабский… Коръән ашына чакыралар иде. Коръән укырга да йори иде. Грамотный иде.
— Абыстай кебек?
— Әйе, ак әби дип йөртәләр иде аны. Ашка җыенса без өч кыз тиз-тиз генә тегене бизәндерәбез, карыйбыз. Берсе крем сөртә, берсе тегеләй итә, берсе булай итә. Әнкәйне ашка җибәрә идек әзерләп. [4]
Вечерами после уроков и работы по дому три девочки устраивали для родителей и Шәмсикамал әби домашний концерт, на котором нәнәйка засыпала после тяжелой работы. Шәмсикамал әби видит в телевизоре черно-белое платье и шьет его — отрез из сундука в цветах — внучкам, которые дочки. Нәнәйка печет детям и внукам круглый хлеб на закваске из хмеля — по дому распространяется его запах и тепло. Мама вяжет нәнәйке, мне, сестре варежки. Какое тепло могу подарить им я?
— Әнкәй гел кияүгә чыккачта тегү теккән.
— Эшләмәде?
— Колхозга чакырганнардыр инде, нишләп эшләмәсен. Элек колхозда нинди эшкә чакыралар, шунда эшләгән. Ә төннәрең тегү теккән. Элек бит… менә сугыш заманнарында балаларны ашатаргы кирәк. Бәрәнгене төнлә алалар иде — кар яуды ди, кар астыннаң чак кына бәрәнге алдык ди. Кочак белән алырлык иде — шул тиклем нык уңган иде бәрәнге дип сәйли әнкәй. Көндез өйдә эшләргә ярамаган — это ж такие времена были. [5]
Те чулпы, которые Шәмсикамал әби спрятала в узелок, сгорели в пожаре, и старых татарских украшений у женщин в моей семье нет. Мама вспоминает, как Шәмсикамал әби иногда говорила, что засиделась в гостях, и пора уже домой — а ей напоминали, что она дома.
— Ә нигә сез әнкәй әйтә идегез?
— Ну, әби буласы килми иде аның.
— Молодая слишком?
— Ну, она моложавая была, әйе. Синең кебек күзләре сөрмәле, күзләре матур. Чаян чая.
— Как это — чаян чая?
— С юмором. Әйтәсен әйткән, смелая. Әнкәйнең кырык яшендә… нинди кырык яшендә булсын… 40-нчы елына уже сигез бала белән калган. 40-нчы елны Ярулла картәтәй… утыз дүрт яшендә аның сигез баласы булган уже. Тугыз булыр иде — Рая исемлесе үлгән. Ә картәтәй Чакмагышка эшкә йореп эшләгән, шунда магазинда кемдер… өстенә чыгып 40-нчы елны утыртканнар катрәтәйне. Шуннардан соң ул кайтмаган.
— А почему ул кайтмаган?
— Сугыштансың Рим зүрәтәй — старший бала — барган тегенең белеп кайда торганның. «Үтегрмә генә, берсенә дә әйтмә минем монда торганымны». Икенче гайлә корган ул. Короче монда теге кайтмаган. Ә әнкәй шулай балаларын үстереп, шулар белән мәш килеп яшәгән. Ул бик тышка чыгармыйдыр иде, бик сөйләп бармый иде. [6]
Когда Шәмсикамал әби умерла, мне было три-четыре года. Мы приехали с родителями в деревню, а Шәмсикамал әби в ее комнате не было. Я спросила нәнәйку: «Шәмсикамал әбине кая куйдын?» [7] Мама рассказывает, что Шәмсикамал әби была мягче к ней и к ее сестрам, чем нәнәйка. Эта редкая мягкость. Когда думаю с состраданием о прошлом и людях, хочу помнить, что жизнь переживается временем. Что нерассказанное расскажется, что память и слова прорастают и делают мир новым-старым. И что в нем никому и ничему не потеряться.
[1] Мы идем с мамой через деревню — другую, не в той, где она родилась и жила, — к небольшой горе поблизости:
— А Шәмсикамал әби вам платье шила тоже, да?
— Да. Лилия апа (моя тетя, мамина сестра) говорит… я этого не помню: «Увидела по телевизору красивое платье, — говорит, — а утром это платье уже сшила». Она очень мастеровитая швея была.
— А где она научилась?
— Она… у нее же мама умерла. Мачеха была.
— Когда умерла?
— Когда әнкәй еще была маленькой. Ее папа женился во второй раз, были у нее родственники и от второго брака [отца]. До замужества ли, или уже после… или отец купил ей для шитья. В 16 лет она вышла замуж. Дедушка Ярулла сказал, она взяла вещи и пошла к берегу ждать старика Яруллу. Ну, парня. Дедушка Ярулла был единственным сыном, у него две… одна младшая, другая старшая сестры были.
— Короче украли Шамсикамал әбику.
— Как украли… сама подготовилась и вышла. А зачем вышла подготовившись — ее в то время хотели третьей женой мулле выдать.
— Ничего себе, это в каком году?
— Ну она вот… какой год был… Әнкәй четвертого года ли? Или был [19]22 год?
— После революции за муллу — хорошая идея, конечно…
— Вот так әнкәй взяла и вышла замуж за Яруллу. За дедушку Яруллу.
— Ага. И ничего ей не сказали?
— Что скажут? Вышла — и вышла.
— Вышла — и ушла [в татарских семьях вышедшая замуж дочь как бы уходила в другую семью, потому что покидала родительский дом].
— Да, вышла — и ушла.
— А Шәмсикамал әби вам платье шила тоже, да?
— Да. Лилия апа (моя тетя, мамина сестра) говорит… я этого не помню: «Увидела по телевизору красивое платье, — говорит, — а утром это платье уже сшила». Она очень мастеровитая швея была.
— А где она научилась?
— Она… у нее же мама умерла. Мачеха была.
— Когда умерла?
— Когда әнкәй еще была маленькой. Ее папа женился во второй раз, были у нее родственники и от второго брака [отца]. До замужества ли, или уже после… или отец купил ей для шитья. В 16 лет она вышла замуж. Дедушка Ярулла сказал, она взяла вещи и пошла к берегу ждать старика Яруллу. Ну, парня. Дедушка Ярулла был единственным сыном, у него две… одна младшая, другая старшая сестры были.
— Короче украли Шамсикамал әбику.
— Как украли… сама подготовилась и вышла. А зачем вышла подготовившись — ее в то время хотели третьей женой мулле выдать.
— Ничего себе, это в каком году?
— Ну она вот… какой год был… Әнкәй четвертого года ли? Или был [19]22 год?
— После революции за муллу — хорошая идея, конечно…
— Вот так әнкәй взяла и вышла замуж за Яруллу. За дедушку Яруллу.
— Ага. И ничего ей не сказали?
— Что скажут? Вышла — и вышла.
— Вышла — и ушла [в татарских семьях вышедшая замуж дочь как бы уходила в другую семью, потому что покидала родительский дом].
— Да, вышла — и ушла.
[2] Сказка про Зухру, которую мачеха заставляла носить воду в дырявом ведре. Зухра в отчаянии просит погибшую мать забрать ее к себе на небеса — и оказывается силуэтом девушки с коромыслом на Луне.
[3] Мне очень нравится, что у Шәмсикамал әби такое длинное имя, которое я в детстве не могла толком выговорить. Почему татарские имена так сократились за век?
[4] — А где Шәмсикамал әби училась?
— Наверное, в медресе. Шәмсикамал әби и кириллицу хорошо знала, и на латинице могла читать и писать. И арабский… Ее звали на Коран ашы (мусульманское застолье, где читаются муллой или абыстай молитвы, рассказываются предания). Коран читать ходила. Грамотная была.
— Как абыстай (у татар — религиозно грамотная женщина, которая может проводить некоторые мусульманские обряды)?
— Да, ее звали «белая бабушка». Когда она собиралась на аш, мы, три девочки, быстренько ее красили, прихорашивали. Одна кремом мажет, другая — то, третья — что-то еще. Так готовили ее на аш и отправляли.
— Наверное, в медресе. Шәмсикамал әби и кириллицу хорошо знала, и на латинице могла читать и писать. И арабский… Ее звали на Коран ашы (мусульманское застолье, где читаются муллой или абыстай молитвы, рассказываются предания). Коран читать ходила. Грамотная была.
— Как абыстай (у татар — религиозно грамотная женщина, которая может проводить некоторые мусульманские обряды)?
— Да, ее звали «белая бабушка». Когда она собиралась на аш, мы, три девочки, быстренько ее красили, прихорашивали. Одна кремом мажет, другая — то, третья — что-то еще. Так готовили ее на аш и отправляли.
[5] — Әнкәй после замужества все время шила.
— Не работала?
— В колхоз звали, наверное, почему не работала. Раньше в колхозе на какую работу зовут, на ту и идешь. А ночью шила. Раньше же… в военное время нужно кормить детей. Ночью выкапывали картошку: выпал снег, из-под снега выкапывали картошку. Можно было охапку собрать — такая удачная картошка уродилась, рассказывала әнкәй. Днем нельзя было работать дома — это ж такие времена были.
— Не работала?
— В колхоз звали, наверное, почему не работала. Раньше в колхозе на какую работу зовут, на ту и идешь. А ночью шила. Раньше же… в военное время нужно кормить детей. Ночью выкапывали картошку: выпал снег, из-под снега выкапывали картошку. Можно было охапку собрать — такая удачная картошка уродилась, рассказывала әнкәй. Днем нельзя было работать дома — это ж такие времена были.
[6] — А почему вы обращались к ней әнкәй?
— Ну, она не хотела быть бабушкой.
— Молодая слишком?
— Ну она моложавая была, да. Глаза как у тебя, будто накрашенные, красивые глаза. Чаян чая.
— Как это — чаян чая?
— С юмором. Скажет так скажет, смелая. Когда әнкәй было сорок лет… какие сорок… в 40-м году осталась с восемью детьми. В 40-м году дедушку Яруллу… в тридцать четыре года у нее было уже восемь детей. Было бы девять — дочь по имени Рая умерла. А дедушка ездил работать в Чакмагыш, там в магазине кто-то… выявили недостачу и его посадили в 40-м году. После этого он не вернулся.
— А почему он не вернулся?
— После войны Рим зүрәтәй (старший дядя Рим) — старший ребенок — отправился к нему, разузнав, где живет. «Только не убивай, не говори никому, что я тут живу». Он другую семью устроил. Короче, сюда не вернулся. А әнкәй вот так жила, занимаясь детьми, ставила их на ноги. Она не очень открытая была, не особо разговорчивая.
— Ну, она не хотела быть бабушкой.
— Молодая слишком?
— Ну она моложавая была, да. Глаза как у тебя, будто накрашенные, красивые глаза. Чаян чая.
— Как это — чаян чая?
— С юмором. Скажет так скажет, смелая. Когда әнкәй было сорок лет… какие сорок… в 40-м году осталась с восемью детьми. В 40-м году дедушку Яруллу… в тридцать четыре года у нее было уже восемь детей. Было бы девять — дочь по имени Рая умерла. А дедушка ездил работать в Чакмагыш, там в магазине кто-то… выявили недостачу и его посадили в 40-м году. После этого он не вернулся.
— А почему он не вернулся?
— После войны Рим зүрәтәй (старший дядя Рим) — старший ребенок — отправился к нему, разузнав, где живет. «Только не убивай, не говори никому, что я тут живу». Он другую семью устроил. Короче, сюда не вернулся. А әнкәй вот так жила, занимаясь детьми, ставила их на ноги. Она не очень открытая была, не особо разговорчивая.
Сезон «Новые аксакалы»
Исследование пространства семейной истории, сотканного из устных и письменных форм, с помощью интервью, письма, работы с архивами и других художественных методов с неочевидными траекториями.
Исследование пространства семейной истории, сотканного из устных и письменных форм, с помощью интервью, письма, работы с архивами и других художественных методов с неочевидными траекториями.
[7] Куда дела Шәмсикамал әби?
Изучить другие проекты
