Если будет возможность, пожалуйста, посмотрите этот сайт с десктопа — опыт будет сильно отличаться <3
Сезон «Новые аксакалы»
Лада Баричева
Я и есть мой отец
Мне не рассказывали о том, что значит здоровая, любящая семья, какие должны быть отношения у членов этой семьи. А знала ли это моя мама? А знала ли это ее мама? А знал ли это кто-то вообще? Мы первые кто знает, что такое дисфункциональная семья в терминологии и диагностике. Первые 12 шагов, вместе с капитализмом, осваивать такие слова как «триггер». Всё кругом будто бы — огромная дисфункция, последствия поражения внезапной рыночной экономики, нахлынувшие китайские игрушки из 90-х.
А я помню, как мерцал снег в 1997 году, когда утром нужно было просыпаться в детский сад. Во рту привкус геркулесовой каши Nordic, сваренной на бульонных кубиках с химическим вкусом. Коричневые ишимбайские колготки, в которых иногда так здорово делать дырку на коленке, и тянуть, тянуть её. Такие кажется у всех были, а еще гамаши… Это слово знают в основном на Урале.
«Хэерле иртэ» — говорила ведущая на радио, откуда-то из угла, из радиоточки. Нужно было собираться, и мучительно в мороз идти сквозь блестящий, хрустящий снег. Блеск его завораживал, и это было единственное, ради чего хотелось иногда выйти из дома рано утром. После садика меня долго не забирали домой, и кажется, это фонящее чувство одиночества, этим пропитано всё пятно жизни. Однажды, мама сказала, что в 90-е многие люди отдавали детей в детский дом, пока не сложится благоприятная экономическая ситуация. Позже я узнала, что те самые люди, которые резали масляные бисквитные торты на застольях и поминках, те самые люди, которые смотрели вечерами «Поле Чудес" — они советовали ей сдать меня в детский дом. Мне этого не рассказывали долгое время, так же и того, что у отца были средства, но он предпочел строить дачу, он хотел возделывать землю. Но возделывать семью он не захотел, впрочем как и многие отцы 90-х, утонувшие в героиновых снах, в перестрелках, лежащие возле подъезда, пьяные тела — это мои представления о мужском субъекте, зарождающееся с самого детства.
О чем я не знаю? Спрашивала я себя всю неделю… О том, чего возможно и не нужно было знать, это «знание — секретик», было вшито в какую-то модель действия, в желании доказать кому-то свою субъективацию. Где мой отец? Я и есть мой отец, так же как и он не достроил дачу, не засадил семена в землю — однажды я прочла, что слово культура, означает буквально «возделывать землю».
А я помню, как мерцал снег в 1997 году, когда утром нужно было просыпаться в детский сад. Во рту привкус геркулесовой каши Nordic, сваренной на бульонных кубиках с химическим вкусом. Коричневые ишимбайские колготки, в которых иногда так здорово делать дырку на коленке, и тянуть, тянуть её. Такие кажется у всех были, а еще гамаши… Это слово знают в основном на Урале.
«Хэерле иртэ» — говорила ведущая на радио, откуда-то из угла, из радиоточки. Нужно было собираться, и мучительно в мороз идти сквозь блестящий, хрустящий снег. Блеск его завораживал, и это было единственное, ради чего хотелось иногда выйти из дома рано утром. После садика меня долго не забирали домой, и кажется, это фонящее чувство одиночества, этим пропитано всё пятно жизни. Однажды, мама сказала, что в 90-е многие люди отдавали детей в детский дом, пока не сложится благоприятная экономическая ситуация. Позже я узнала, что те самые люди, которые резали масляные бисквитные торты на застольях и поминках, те самые люди, которые смотрели вечерами «Поле Чудес" — они советовали ей сдать меня в детский дом. Мне этого не рассказывали долгое время, так же и того, что у отца были средства, но он предпочел строить дачу, он хотел возделывать землю. Но возделывать семью он не захотел, впрочем как и многие отцы 90-х, утонувшие в героиновых снах, в перестрелках, лежащие возле подъезда, пьяные тела — это мои представления о мужском субъекте, зарождающееся с самого детства.
О чем я не знаю? Спрашивала я себя всю неделю… О том, чего возможно и не нужно было знать, это «знание — секретик», было вшито в какую-то модель действия, в желании доказать кому-то свою субъективацию. Где мой отец? Я и есть мой отец, так же как и он не достроил дачу, не засадил семена в землю — однажды я прочла, что слово культура, означает буквально «возделывать землю».
Лада Баричева
Уфа — Санкт-Петербург
Закончила Восточно-Европейский Институт Психоанализа, резидент Школы Вовлеченного Искусства «Что делать» (2018−2022).
Исследует женское феминистское письмо и психоаналитические эссе, в настоящее время выступает как поэт-перформер.
В 2021 году выпустила поэтический зин «Яды Повседневности, Яды нормальности».
Уфа — Санкт-Петербург
Закончила Восточно-Европейский Институт Психоанализа, резидент Школы Вовлеченного Искусства «Что делать» (2018−2022).
Исследует женское феминистское письмо и психоаналитические эссе, в настоящее время выступает как поэт-перформер.
В 2021 году выпустила поэтический зин «Яды Повседневности, Яды нормальности».
Сезон «Новые аксакалы»
Исследование пространства семейной истории, сотканного из устных и письменных форм, с помощью интервью, письма, работы с архивами и других художественных методов с неочевидными траекториями.
Исследование пространства семейной истории, сотканного из устных и письменных форм, с помощью интервью, письма, работы с архивами и других художественных методов с неочевидными траекториями.
Изучить другие проекты
